Мы с братом выросли в полной семье. Мама – сирота, а родители пары были самыми лучшими в мире бабушкой и дедушкой. Никто из родных и людей, вхожих в наш дом, не употреблял спиртные напитки и запрещённые вещества. Мы хорошо учились, ни в чем не нуждались, жили средне, особого достатка не было. Отношения в семье базировались на уважении и доверии.

Брат вырос и стал паршивой овцой. Родители верить не хотели в виновность брата, когда его задержали за распространение. Он учился, работал, строил отношения с девушкой, поведение не изменилось. Они все невеликие сбережения потратили на адвоката. Брату дали четыре года и штраф.

С момента, когда был вынесен приговор, жизнь изменилась. Мама маниакально верила в то, что её безвинно осуждённый сын страдает. Оплатила штраф. Свидания, передачи, письма, звонки – эти вещи стали ядром маминой жизни. Квартиру, оставшуюся от бабушки и дедушки, сдавали. Деньги с аренды тратились на нужды брата, как и львиная доля заработка родителей. Брату постоянно нужны были деньги: то подставили, то оболгали, то вымогали. У мамы начались проблемы с сердцем. Она постоянно переживала, особенно когда брат резко пропадал, перевесила звонить и писать.

Вышел брат условно-досрочно. И вот тогда началась самая жесть. Родители нашли ему работу, купили одежду, телефон, оплатили лечение зубов и восстановление организма.

Скоро стало ясно, что приговор и наказание были справедливыми. Сначала он врал, отпирался, потом говорил, что только балуется. Он прогуливал работу, ему постоянно нужны были деньги, он мог пропасть на несколько дней, а в дальнейшем и на несколько недель. Он воровал вещи, деньги, украл зарплатную карту папы.

Однажды родители вернулись домой с работы, а у брата были гости в полнейшем неадеквате. Чем дальше, тем больше усугублялось: брата могли задержать прямо возле подъезда, держали его, требовали сдать барыг. Вскрывались всё новые и новые долги брата.

Новый срок не стал сюрпризом. Начались ссоры между мамой и папой: папа был против того, чтобы мама снова тратила деньги и время на свидания и передачи. Папа просто вычеркнул моего брата из жизни. Он говорил, что не таки воспитывал сына. Мама… Может, в глубине души она понимала, что всё будет зря, но материнская любовь велика и на многое закрывает глаза.

Так как папа перестал давать маме деньги (свою зарплату и аренду), мама начала дергать меня. Она настаивала, что моим долгом является помощь брату, который писал маме проникновенные письма, полные раскаяния. А я уже знала, что моего брата, человека, с которым мы вместе выросли, давно нет. Он перестал быть человеком, он превратился в животное, которое может думать только об удовлетворении тяги.

Смерть папы стала огромным горем. Но даже сквозь это горе пробилось негодование мамы из-за завещания папы: он оставил маме долю в их квартире, а мне завещал квартиру бабушки и дедушки. Мама негодовала из-за того, что в завещании не было упомянуто даже имя брата. Мама стала меня преследовать с требованиями, что когда брат освободится, я обязана буду поделиться с ним квартирой. Я ей сказала, что у меня нет брата. В ответ услышала, что у меня нет матери. Мы перестали общаться.

Я знала, что брат освободился. Знакомые сообщили. И о последующей жизни мамы в общих чертах тоже знала. Со всех сторон последовали призывы, что я обязана спасти маму. Брат пил, не работал, употреблял, забирал деньги у мамы. К ним через день ходил участковый, и через день – так называемые друзья брата.

Я позвонила маме. Предложила помощь с выселением и снятием брата с регистрационного учёта. Услышала, что брат исправляется, извиняется, плачет, собирается лечиться, а если я хочу помочь, то всегда могу продать квартиру и отдать им половину денег.

Я знала, как жила мама. Безденежье, опустившиеся девицы брата, бессонные ночи, когда брат исчезал. Вместо того чтобы в срочном порядке менять замки, мама обзванивала больницы с моргами и обходила все известные ей злачные места.

Чем дальше, тем больше становилось давление друзей семьи и дальних родственников: мама живёт в аду, а я ничего не делаю. Они не желали понимать, что все мои попытки донести до мамы, что брата надо вышвырнуть из жизни, были бы безуспешными. Да, я знала, что маме иногда нечего было есть. Но любая помощь стала бы помощью не маме, а этому паразиту. У меня семья, дети, почему я должна была отнимать деньги у своих детей и нести их туда, где деньги или продукты будут обменяны на алкоголь или наркотики?

Мама была созависима. Я несколько раз скидывала ей сообщения с местом и датой встреч людей, которые прошли аналогичные трудности. Ответ всегда был один: если я хочу помочь, то должна продать квартиру.

Брата снова посадили. Перед тем, как заняться грабежом, он избил маму за то, что у неё не было ни копейки. Оказавшись в изоляции, брат снова принялся прикидываться невинной, всё осознавшей овечкой: завязал, будет жить нормально, после срока найдет работу, у мамы всё будет…

Мама перестала верить. Она сама, без моего участия, нашла группу людей, объединенных созависимостью, и стала посещать встречи. Она не отвечает на звонки брата, игнорирует сообщения с просьбами, она не собирает баулы и не ездит на свидания. Она поменяла квартиру и место работы.

У моих детей наконец-то появилась бабушка. Мама смогла понять, что не сможет спасти моего брата, что она утонет вместе с ним. Она поняла, что папа, написав завещание, поступил верно, и больше не поднимает тему моей квартиры.

Не знаю, что будет, когда брат снова окажется на свободе. Я считаю его конченным человеком, который выбрал свою дорогу. Ему не по пути с нормальными людьми. Я хочу только одного: хочет он сдохнуть в канаве или притоне, пусть подыхает, главное, чтобы маму оставил в покое. Записано со слов Анны.